Крыся

Я ужасно, ужасно люблю пожрать, более того, для меня еда - это прямое и чёткое высказывание любви; путь к сердцу через желудок и полный холодильник - это про меня; верно и обратное: я могу есть только у тех, кого очень люблю, а с теми, кого избегаю, даже за одним столом жрать не могу.
Словом, я очень про это дело, у меня уйма внутренних мемов про пожрать, несколько категорий "еда для" - например, comfort food или утешительного напитка, - и вот одной из них мне, оказывается, дико не хватало.
Мамина еда. Что-то очень вкусное и непарадное, приготовленное старшей женщиной совсем не так, как я привыкла, для меня и с любовью ко мне, но не специально как для гостя, а обычно как для своего. В частности, почти всё, что я готовлю сама и чем угощаю друзей - это типичная мамина еда (иногда готовлю утешительную еду, очень редко - праздничную и почти никогда - романтическую, и даже не сразу вспомнила о такой категории, что, к сожалению, тоже очень про меня). К сожалению, я не могу сама себе побыть мамой, особенно - в еде; но тут приехала Катина мама Надежда Алексеевна, и меня накрыло.
Супчики. Овощная икра (вообще не так, как я делаю). "И я тебе настоятельно рекомендую положить в суп хоть немного сметаны". А также мазать меня щиплющей мазилкой, приговаривая "бедная моя девочка".
Вика прибежала вчера - "Мама, тебе Катина мама передала баночку паштета".
И я, немолодой боец-истеричка, победитель пылесосов, впитываю это всей собой.
Мамина еда.
Я забыла об этом на столько лет - не помнила, натурально, словами говорила совсем про другое, - о том, что именно в доме Катиных родителей получила этот опыт - меня любят просто так, по самому факту моего существования в этом мире. Не потому, что все остальные ещё хуже - все остальные за стенами, за дверями, а мы тут. Не потому, что я чего-то достигла - хотя мне всегда было чем похвастаться. Не потому, что я умею красиво себя подать - хотя повыпендриваться-то я всегда была мастер. Просто потому, что я есть и вот сейчас пришла в гости, а хоть бы и надолго.
Какое это было счастье тогда, а. Какое это счастье сейчас - прийти к старшей женщине, которая любит меня просто потому, что я есть, которая знает меня туеву хучу лет, которая не пытается что-то мне внушить, что-то из меня сделать, как-то меня изменить, которой все мои прыжки и хитрости видны за тысячу шагов, которая откровенно мной любуется - той, которая была двадцать пять лет назад, той, которая сейчас и той, которая будет ещё через двадцать пять лет, - прийти и уткнуться ей в макушку.
Семь месяцев назад - в январе, - я в голос кричала о том, как мне этого не хватает и как я этого хочу.
Сейчас я в голос кричу о том, что да, мне не хватало именно этого и да, это охуенно.
Мамина еда.
Да, обычно мама - это я. Но только для своих детей.
И не сейчас.

Ночью проснулась от шума дождя - ощущение было, что он пришёл мне в голову прямо внутрь. В области урожай градом побило, в нашем районе канализацию рвануло, словом, ночь была бурной.
Днём в городе снова жара. Сводила своих девочек на Колхозный рынок, который теперь называется Центральным, где потерпела сокрушительное поражение в битве мировоззрений (НадеждыАлексеевнино "надо обойти весь рынок, всё осмотреть, попробовать, вернуться и купить самое лучшее на втором, а лучше на третьем круге" против моего "берём что понравилось и валим"). Девочки купили фруктов, мидий и картошки, а также уступили мне право выбора в категории огурцов (местные длинные тонкокожие вкуснее толстых коротких пупырчатых, москвичкам в это поверить невозможно, так я узнала величину доверия девочек ко мне). И пережили моё "вперёд, девки, шевелите булками!" - впрочем, старшие девочки и не такое от меня слышали, а младшие просто пропустили мимо ушей. Надеюсь.
Хотя, пожалуй, тут надежда - глупое чувство: сегодня услышала от почти_пятилетней Даны "Ахренеть!" - моё с моей интонацией, и здорово задумалась о том, насколько в действительности эта девочка пропускает мимо ушей то, что я несу в её присутствии.
А ещё, а ещё у меня сегодня был мамин борщ. И мамой в кои-то веки была не я, а Надежда Алексеевна. Я пришла гостем и меня накормили борщом, самым вкусным в мире.
И мидиями.
И мы пили мускат, самый простой мускат пятнадцатого года, на редкость удачный, и было нам ха-ра-шо. Предложила Надежде Алексеевне питерский рецепт "пока пасёшь детей, накатывать по полбокала каждые два часа", услышала в ответ историю о том, как утром они списывались с оставшимся в Москве мужем-папой-дедушкой: "Как вы, как море, как вино?" Любимых Александром Леонидовичем хересов и портвейнов тут почти нет, но из красных сухих мы выберем самые ароматные. Методом проб без ошибок.
Жизнь - очень ок сегодня, а завтра у меня обзорная, я предлагаю панике на выбор "никто не придёт" и "будет слишком много людей". Паника пожимает плечами и говорит: детка нутычо, мы смотри как круты, мы справимся.
Звёзды крутятся над балконом, чайки хихикают и мяукают, коты линяют, всё хорошо.

Говорили о том, что, если не отслеживать такие вещи сознательно, во все разговоры в частности и во всю коммуникацию вообще прорывается эмоциональный шум - получается "хотел попросить жену соль передать - и как-то само собой вырвалось 'ты мне сука всю жизнь испортила'". И что единственный способ действительно общаться с людьми - приносить им не эмоцию, а результат этой эмоции.
("я была страшно зла на тебя и колотила грушу, пока не отпустило, и вот о чём подумала после" - это результат, а дыщь об стенку кулаком и "ааа штоп вы все повыздыхали падла и ты как ты посмела какого черта опять я" - это эмоциональная реакция; и по-серьёзке мало кому интересно строить общение только на эмоциональных реакциях и на их описании, и мало кто выдерживает при них присутствовать; мне вот хватило собственных детей - и то даже для них я не всегда была родителем, который может объяснить, что происходит, и создать безопасную зону для высказывания эмоций; а уж быть таким человеком для другого взрослого - я таких людей не знаю, кому это в кайф делать подолгу; наверняка они есть, и наверняка они сделали уже себе работу из своего таланта)
Так вот, в моей юности было страшно важно высказывать эмоцию - раз, словами - два. Мы все писали, мы все пели о чем писали, мы были страшно чуткими и ужасно нежными в свои шестнадцать; шторка падает, в следующей сцене мне двадцать восемь, двое детей, трёхлетний недосып, и, высказывая эмоцию в тот момент, когда я её переживаю, я превращаюсь в полубезумную истеричку.
С этим надо было что-то делать, но что?
Все дети растут изнутри наружу, их побуждает меняться постоянно развивающаяся личность. Я не видела таких взрослых. Абсолютное большинство моих знакомых меняются от того, что изменилась жизнь вокруг них, и прежние законы больше не работают. Некотрые отстраиваются сразу - ветер сменился, и они уже совсем другие. Некоторые - растут постепенно, как дети и деревья вокруг. Некоторые (вот как я) годами пытаются вернуть изначальную договорённость, и пытаются и пытаются и пытаются - так, что все вокруг привыкают считать их чем-то постоянным, - а потом - хоба! - в какой-то момент оказываются за точкой невозврата, переворачиваются через голову и вовсю живут по-другому. Это пиздец как больно и это тяжело как пиздец пережить - собственно, это и есть пиздец в его значении "край, за которым прежнее существование невозможно".
Так вот, увидев глазами другого человека, что все мои тексты - которыми я вообще-то намеревалась хвастаться своей прекрасной жизнью, - в глазах тех, для кого я их тогда писала, выглядят как беспрерывный поток жалоб и недовольства, я убрала - во всяком случае, попыталась, - весь эмоциональный шум. Мы тогда уже были знакомы со Стрейнджером, он мне в качестве примера подсунул "Общую тетрадь" Аготы Кристоф - "...вместо 'наша бабушка пиздец' писать 'все вокруг считают нашу бабушку ведьмой'". А ещё несколькими годами раньше, до рождения детей, я попросила приятеля, великолепного редактора, посмотреть одну мою повесть - и он был очень бережен в формулировках, но примерно треть текста убрал. И объяснил, за что. Это сделало меня на два дня очень несчастным человеком, на пару недель - очень глубоко задумавшимся писателем, на пару лет - отличным компаньоном редактору, ещё на несколько лет - очень жёстким редактором. Так что, когда, с одной стороны, мне захотелось изменить то, что я транслирую своими записями, а с другой - мне показали один из инструментов, как это сделать, - я уже хорошо представляла себе объём всей остальной фигачечной. Пишу я много, в основном - о себе и о том, что происходит вокруг меня.
Конечная-то цель у меня была не в том, чтобы совсем-пресовсем убрать описания эмоций из текста, а в том, чтобы осознавать это и управлять этим. Чтобы просить передать соль, когда я хочу соли, а говорить об испорченной жизни - той суке, которая это сделала, в тот момент, когда я считаю нужным.
Потому что да, жизнь без эмоций похожа на секс с гладкой каменной стенкой - нечем, некуда и вообще непонятно зачем; но, с другой стороны, плавать в эмоциях неуправляемых и неосознаваемых может быть интересно только тому, кто в них в данный момент находится. Общаться с таким человеком очень тяжело - он непредсказуем в самом худшем смысле этого слова, причем проявляется в весьма узком спектре - эйфория, недовольство, жалоба, отчаянье, бессилие. Ни точек опоры, ни умения держать долговременные проекты, никакого развития - ничего такого, что придавало бы смысла бесконечному эмоциональному переживанию. А тексты такие - и вовсе одноразовые: посмотрел один раз журнал, полный описания эмоций и состояний - и всё, второй раз по своей воле - не откроешь. Поэтому я так люблю читать и писать о сделанном, и так, чтобы было видно, что перед каждым делом стоит мысль, его придумавшая, и чувство, его родившее, а за каждым делом - чувство, им рождённое, и мысль о результате.
Надо Хейли перечесть, вот что. Кажется, по-настоящему дозрела.

- И вот, понимаешь, на днище днища, в самой нижней точке эмоционального бессилия...
- ...в двух четырёхкомнатных квартирах в Болгарии на берегу моря, с очень неплохим заработком...
- ...да, с двумя постоянными источниками дохода, одной очень красивой работой и проектом работы ещё более красивой, с постоянным ощущением поддержки друзей и да, в компании самого лучшего собеседника на свете...
- Неплохо же, друг мой, выглядит твоя нижняя точка.
- Вот! Вот.

- Знаешь, я после сорока совершенно иначе стала воспринимать жизнь, ты это тоже почувствуешь.
- Камон, мне сорок один.
- А, ну да, точно, раз мне сорок семь. Так вот, правильно говорят: у человека две жизни, и вторая начинается, когда он понимает, насколько коротка первая. И вот, знаешь, я с какого-то момента начала радоваться каждому дню, в который дышу. У меня может не быть денег, меня может что-то очень сильно расстроить - но я надеваю босоножки, иду на пляж, дышу и радуюсь.
- Я тоже надеваю и иду, только валенки. К нам зима вернулась.
- А у нас вода плюс двадцать два...
- Да, гораздо легче радоваться жизни, когда вода плюс двадцать два!
- Да. Но и для этого надо уметь ей радоваться!


Меня довольно часто преследует ощущение, что я не справляюсь - но с некоторыми вещами невозможно справиться, их можно только пережить... или не пережить. И если я присвою каким-то вещам статус сверхценности - я так и буду их переживать год от года раз за разом; и если это радость - она будет бесконечной, а если это горе - оно не закончится никогда.

Например, невозможно справиться с воспитанием двух подростков одновременно, это противоречие в определении: Изя всё, Изя дальше должен сам, и макимум, который требуется от меня - не то чтобы вовсе не доёбываться, но доёбываться в меру (и поддерживать тоже в меру). Ну и много что ещё требуется от меня; но я уже справилась. Эти двое, Даша и Вика, если что, выживут без меня - а если нет, то не потому, что меня у них не стало; и, конечно, я собираюсь быть рядом примерно всегда - но совсем скоро выйду на позицию взрослого, а не старшего; и это освобождает, в том числе от ощущения "не справляюсь". Я уже не сделала много чего нужного, я уже сделала много чего лишнего, и всё, что я на самом деле могу сейчас дать своим дочкам - это ровно то же самое, что я вообще могу показать кому бы то ни было: себя и то, как я действую. То есть мне нужно двигать себя вместо того, чтобы сидеть в ощущении "АААА я не справляюсь со своими детьми".
Плохая новость: от движения ощущение не исчезает. Так и двигаюсь параллельными потоками, в одном - радость жизни, в другом - мешанина эмоций, в третьем - ощущение днища днища, я список кораблей.
Хорошая новость: движение меняет саму жизнь вокруг. Я могу думать о том, что не справилась с ролью матери своих дочерей - но потом смотрю на то, какие они получились охуенные люди, и меня попускает. Да, я была довольно нелепой матерью младенцев, совсем не годилась в матери двум тоддлерам, а экзамен на мать школьника я не сдам никогда - но всё уже, поздно, мои дочери выше меня ростом, обратно не затолкать и никак не сделать вида, будто я тут ни при чём.

Проходя тяжёлые времена, я не буду их отрицать. Но с моей стороны было бы крайне нелогично считать, чувствовать и описывать их как единственное, что у меня есть. Ну или как самое ценное - а то, чему уделяешь больше всего времени, то и есть самое ценное.
Я буду думать о том, что у меня есть на самом деле вотпрямщазз - а не о том, чего лишилась или чего никогда не имела.
Например, в самом, самом диком раздрае, в панике и слезах, на дне отчаянья и така нататък я ни на секунду не забываю, что у меня сейчас есть тело, которое может идти со скоростью шесть километров в час несколько часов подряд, не уставать в процессе и не болеть потом; у меня есть тело, которое может и любит двигаться; а пять лет назад я проходила двести метров - и останавливалась отдышаться, и у меня болело примерно всё. Я немножечко, конечно, подрачиваю на собственные заслуги - но в честной гордости собой нет ничего дурного; я смотрю на свои старые паспортные фото, сравниваю их со свежими и говорю себе: человек, который сделал это из того - может вообще всё.
Мои дочери, бесконечный источник ощущения "я не справляюсь", моментально подватывают домашние дела, когда я действительно не справляюсь.
Мои родители, мои друзья, это море, этот город... Мне дохуя есть на что опереться; я отрастила это сама - при поддержке мира вообще и близких людей в частности, но сама и да, для себя; и было бы глупостью на это не опираться, превращая ресурс в балласт.
Так вот самая хорошая новость: если внимательно посмотреть, всегда есть на что опереться. Да, всегда есть то, что болит; и иногда оно болит так сильно, что становится самым важным; но если присвоить сверхценность не потере, а наличию - жизнь меняется; она становится тем тайским соусом, куда идут пять перцев чили. Жрать такое в чистом виде было бы невозможно - но острота компенсируется пятью же ложками сахара, пятью - рыбного уксуса и пятью мерами тёмного соевого соуса, так что результат не разрывает язык в клочки, а воспринимается как очень насыщенный, очень вкусный и очень сбалансированный.

У девочек с начала второго полугодия - первая смена; это значит, что, хоть меня и будят между пятью и семью утра примерно раз пятнадцать (стуком дверей, утренней перебранкой, скачущими котаме...), но окончательно я просыпаюсь в тихий пустой дом, и примерно три часа одна выплываю из сна, а потом иду учиться, и только потом возвращаются девочки. Одинокое утро - бесценно.
Отучилась с большим чувством, завтра будет семинар про то, как не давать деньгам утекать.
Завела две банки - "мой первый миллион лева" и "на важное".
Слышала ушами некоторые вещи, которые слышать было приятно.
Адресно пекла шарлотку - и она упоительно пахла чуть подгоревшим яблочным соком и зрелым бисквитом, и корочка у неё получилась почти идеальной (в следующий раз взять меньше сахара и меньше муки - тут взяла на 5 яиц стакан одного и полтора другого, и получился всё-таки скорее сладкий хлеб, чем шарлотка). Впрочем, идеальное состояние нужно только мне и только для самоутверждения - всем другим и так очень вкусно (было и будет). Шарлотка и процесс её выпечки - одна из самых стабильных вещей в мире (и получается всякий раз по-разному).
Смотрела смешной фильм ("Бобро поржаловать"), хохотала до слёз.
Всё остальное об этом дне - на тщательное осмысление.