невозможно рассказать о Стамбуле - он огромный и живой, он дышит и сверкает, он обнимает и шумит, он прикасается и ухаживает, он светится, светится, он невероятный.
в прошлый приезд я чувствовала каждым шагом: вот город, в котором я могу быть только счастливой и живой. в этот - было
по-разному; в каждый из этих дней мы побывали в десятке разных городов (и при этом мои друзья гуляли по Константинополю, а я рядом бегала по Стамбулу).
невозможный, совершенно невозможный город меж двух Понтов, Эвксинского и Мармариса; какое счастье, что он есть. какое счастье, что он рядом. ночь в автобусе - и вот он, со всеми его стенами, мостами и минаретами.

Жить надо на азиатской стороне.
Она светская, спокойная, ни разу не тихая, насыщенная; она вся - о жизни.
Европа же - значительно более мусульманская, очень шумная, очень про погулять и про туризм. В неё приятно нырнуть - а потом, утопавшись, вынырнуть и вернуться на кораблике домой, в Азию.
Да, скифы мы, да, азиаты мы, приговаривала я по утрам, подрисовывая себе раскосые и жадные очи.
Из зеркала на меня смотрело отражение кислотной рыбы.

Я ходила по городу, вскрикивая: "Вот, вот оно!" - над каждым опознанным следом Мимара Синана, величайшего архитектора Османской империи.
В моей голове пока не помещаются ни мечети его, ни мосты, ни дороги, ни школы. Только канализация, зато очень плотно. Увидев во дворце Топкапы средневековый туалет, мои друзья хором сказали "Вот Крыська сейчас обрадуется".
Да, я тот, кто шарился по Топкапы, исследуя римский водопровод. Хочу теперь найти карту, чтобы понять, как связана система фонтанов с природным источником и с цистерной во внешнем парке. Возле самой цистерны были надписи - но кто, кто пишет этому дворцу разъяснительные таблички? Разжаловать его и выдать мельчайший бисер и иглу толщиной с волосок, пусть вышивает крейзи-пэчворк.
Впрочем, даже крупные надписи на туркиш инглиш прекрасны своей сумасбродной лаконичностью. В девяти случаях мы его понимали, а десятый оставался бриллиантом, сокровищем, мемом дня.
Сакральный стандарт так и не разгадали.

- Пожить бы здесь год, - выдохнула я, глядя на рассветный город.
- Правда?..
- Пока не знаю, может, это я преувеличила. Надо посмотреть его в любую погоду.
И стало так.
То есть почти так.
Снега нам не выдали; но когда после автобуса и лихого таксиста я вымелась из
Дома Кислотных Рыб на улицу за свежими рогаликами - меня встретил ливень. Пока я переобувалась в непромокаемые ботинки - дождь выключился. Когда пошла в супермаркет - вышло солнце. А когда выходила с колбасой и помидорами в обнимку - снова лило. Ох я и вспомнила тогда это высказанное вслух про любую погоду!
Всё время вспоминала. И когда на деревья в сквере смотрела - это вечнозелёные такие, или это лиственные забыли шкуру сбросить? - и когда обвивала мартеничкой цветущую вишню, и когда на палубе кораблика закутывалась и раскутывалась по пятнадцать раз за три минуты, и когда покупала шапочку, а потом вернулась ещё за перчатками (а шарф у меня с собой был - взяла на всякий случай, чтобы в шкафу не скучал).
И когда в предпоследний день на нас рухнул весенний Константинополь, горячий солнечный Стамбул, из которого совершенно не хотелось уезжать.

Все фото, кроме первого, сделал
chingizid, лютобешено хвастаюсь своими портретами.
Я на одних картинках оказываюсь внутренним миром наружу, такая красивая, что дыхание перехватывает; а на других - в истории, где ради кайфа нарисовать меня подружились Пикассо и Модильяни.

В обратном автобусе взялась читать Орхана Памука, "Прогулки по Стамбулу".