про как дела
Aug. 4th, 2017 08:55 pmПлюс тридцать всю неделю и очень много работы. Весь день сижу под кондеем довольная, фигачу, переключаясь с одного на другое - с бус на почту, с почты на маршрут, с маршрута обратно на бусы. Кондей дует себе и мне, капает за окно; у меня перед глазами - бусинки и буковки, у меня в голове - интереснейшие дела, я занята тем, что люблю больше всего на свете, и смотрю на то, что делают мои руки.
Среди дня, когда солнце пробивает плотные шторы, выхожу на балкон за каким-нибудь надом - и жара-жарынь охватывает меня всю: бьёт в нос запахом платанов, пыли, моря и постоявшего под солнцем базилика (куда до него самшиту!); щиплет щёки и плечи горячими пальцами; падает на голову мягкой подушкой.
Я прислоняюсь к (горячей! горячей!) стене и смотрю вперёд - а там крыши. Домики. Балконы. Домики на крышах с балконами (и те, и другие). Оранжевая черепица, красная черепица, бордовая черепица, тёмно-серый металл. Прямые окна, косые окна, огромные стеклянные панели на крышах. Этот город кидает мне в глаза все свои изгибы, параллели и перпендикуляры, свою темноту и свет, свои трещинки и уголки, - а я стою, обнятая жарой, и думаю: люблю тебя бесконечно.
И ухожу обратно под кондей.
В какой-то момент так ущемилась чувством собственной неприкаянности, что подумала: прошлым летом было проще. Потом вспомнила прошлое лето - и отпрянула: год назад задача была - выжить. Дыша половиной ноздри, плавясь на жаре без возможности передохнуть, доживая последние недели собственной семейной жизни - и пытаясь заработать все возможные деньги, - вынимать из мира всё прекрасное, что увидят глаза - и молчать обо всём остальном; и я выжила, и это можно зачесть как опыт, если я научусь об этом помнить. Прошлое лето было невероятно, невыносимо тяжёлым. А сейчас моё сердце не болит и не рвется; сейчас я скучаю по временам, которые то ли были, то ли нет, то ли будут, то ли нет, и иногда эта острая, до резких слёз, тоска по разделённой любви заставляет меня думать "что же я делаю". Но это можно продышать, это - проходит.
А потом я смотрю на свою жизнь - в ней есть то, что я люблю и что люблю именно я, и нет того, что я люто бешено ненавижу. В ней есть место всему, что мне нужно - и я учусь стряхивать с себя ненужное, пусть даже очень привычное, но не свойственное мне больше. Мне не нужно больше "терпеть во имя", и оказалось, что так гораздо лучше. Честнее. Красивее. Это хорошая жизнь и она по-настоящему моя; а что в ней нет определённых вещей - так будем справедливы, в ней их нет уже очень давно.
Я распрямляюсь и верчу попой, я хожу в своём собственном ритме, я напеваю и пою сколько хочется, и я прекрасна сама по себе, а не потому что кто-то мне это сказал (и как-то немедленно прибавилось говорящих).
Жаркое лето заставило созреть некоторые вещи быстрее, чем они собирались, а мягкая весна продлила сезон других вещей, которые обычно быстро проходят. Так румяные сливенские абрикосы встретились с толстобокими болгарскими перцами; некоторые хозяйки запустили чушкопеки, и в воздухе слышен мой самый любимый запах: печёных до обугливания перцев и жареного на углях мяса. Ветер с моря добавляет ему йодистой соли и кружит мне голову тем, что я люблю больше всего на свете.
Моя любовь к этому городу пахнет печёными перцами. Ничего не могу с этим поделать: импринтинг.
Среди дня, когда солнце пробивает плотные шторы, выхожу на балкон за каким-нибудь надом - и жара-жарынь охватывает меня всю: бьёт в нос запахом платанов, пыли, моря и постоявшего под солнцем базилика (куда до него самшиту!); щиплет щёки и плечи горячими пальцами; падает на голову мягкой подушкой.
Я прислоняюсь к (горячей! горячей!) стене и смотрю вперёд - а там крыши. Домики. Балконы. Домики на крышах с балконами (и те, и другие). Оранжевая черепица, красная черепица, бордовая черепица, тёмно-серый металл. Прямые окна, косые окна, огромные стеклянные панели на крышах. Этот город кидает мне в глаза все свои изгибы, параллели и перпендикуляры, свою темноту и свет, свои трещинки и уголки, - а я стою, обнятая жарой, и думаю: люблю тебя бесконечно.
И ухожу обратно под кондей.
В какой-то момент так ущемилась чувством собственной неприкаянности, что подумала: прошлым летом было проще. Потом вспомнила прошлое лето - и отпрянула: год назад задача была - выжить. Дыша половиной ноздри, плавясь на жаре без возможности передохнуть, доживая последние недели собственной семейной жизни - и пытаясь заработать все возможные деньги, - вынимать из мира всё прекрасное, что увидят глаза - и молчать обо всём остальном; и я выжила, и это можно зачесть как опыт, если я научусь об этом помнить. Прошлое лето было невероятно, невыносимо тяжёлым. А сейчас моё сердце не болит и не рвется; сейчас я скучаю по временам, которые то ли были, то ли нет, то ли будут, то ли нет, и иногда эта острая, до резких слёз, тоска по разделённой любви заставляет меня думать "что же я делаю". Но это можно продышать, это - проходит.
А потом я смотрю на свою жизнь - в ней есть то, что я люблю и что люблю именно я, и нет того, что я люто бешено ненавижу. В ней есть место всему, что мне нужно - и я учусь стряхивать с себя ненужное, пусть даже очень привычное, но не свойственное мне больше. Мне не нужно больше "терпеть во имя", и оказалось, что так гораздо лучше. Честнее. Красивее. Это хорошая жизнь и она по-настоящему моя; а что в ней нет определённых вещей - так будем справедливы, в ней их нет уже очень давно.
Я распрямляюсь и верчу попой, я хожу в своём собственном ритме, я напеваю и пою сколько хочется, и я прекрасна сама по себе, а не потому что кто-то мне это сказал (и как-то немедленно прибавилось говорящих).
Жаркое лето заставило созреть некоторые вещи быстрее, чем они собирались, а мягкая весна продлила сезон других вещей, которые обычно быстро проходят. Так румяные сливенские абрикосы встретились с толстобокими болгарскими перцами; некоторые хозяйки запустили чушкопеки, и в воздухе слышен мой самый любимый запах: печёных до обугливания перцев и жареного на углях мяса. Ветер с моря добавляет ему йодистой соли и кружит мне голову тем, что я люблю больше всего на свете.
Моя любовь к этому городу пахнет печёными перцами. Ничего не могу с этим поделать: импринтинг.