Юстас - Алексу: прелести ОКР и внезапный шоппинг

Ну и день сегодня был.
С одной стороны - нелепица на неловкости сидит и неудачей погоняет. С другой - удивительно продуктивная вышла охота, совершенно незапланированная.
О первом: наснилось всякого, встала в несколько разобранном состоянии, пыталась сделать работу сразу всю, кое-что успела и села за статью. И уже подшив к ней картинки, вместо кнопки "сохранить черновик" - чтобы коллеги мои по Чердаку могли прочитать и одобрить или подсказать, где лажа, - нажала "опубликовать". То есть первый драфт ушёл в паблик - теперь его сносить, заново выкладывать в черновики, заново переподшивать к нему картинки со ссылками и размечать шрифты и блоки. Хорошо, что статья уже давно была готова в голове - то есть драфт был чистый, вполне показуемый, - так что мы его быстро просмотрели, сносить не стали, подчистили чуть и оставили так. Пока читали - его уже кто-то расшарил.
Уже убегая из дома, задела бедром коробку с инструментами. И она вся, вся, все девяносто тысяч слоёв и штук и клещиков и круглогубцев и бусинок и мелочёвки - оказалась вверх дном на полу. Я прикинула, сколько буду её собирать, решила сделать это потом - и унеслась паделамм.
И весь день помнила о ней. Весь этот странный день под затылком у меня зудела эта грешная коробка - а поняла я это только сильно постфактум, когда пришла наконец домой, голодная и нищясная, поужинала, села на пол - и переразобрала все девяносто тысяч слоёв, и штуки, и клещики, и круглогубцы, и все запасные бусинки, и всю мелочёвку. И тогда меня наконец отпустило. А говорили - мол, нет у меня ОКР; ага! Если б не было - нечему было бы зудеть.
И вот так сегодня было весь день: мы пришли в печатню-на-футболках - а они переезжают и до конца недели принтеры свои не расчехлят. Зара была закрыта - тоже ремонтируется и расширяется. Дочь моя младшая позвонила - мама, ты где, ты скоро, я ключи забыла, а мне с собаками гулять, - а я никак не могу подхватиться, у меня ещё дел уйма. Три часа человек просидел под собственной дверью в обнимку с собственной художественной папкой и купленным мною силикагелем (интернет через дверь работал отлично, так что человек смотрел кино и не особенно страдал). А потом оказалось, что всё это время ключи были при нем, то есть при ней, при дочери моей младшей, в заднем кармане её рюкзака.
Зато, зато, зато. Внезапно - всего лишь в третьей обувной лавочке - мы нашли мне идеальные туфли-босоножки. Будь я одна, я их не увидела бы и уж точно не решилась бы купить - но так рада сейчас, что унесла! Это ровно те принцессные туфельки, которые я в детстве рисовала - с круглым носом, перемычками, пробковой подошвой и круглыми огромными клёпками. Я в них ужасно красивая. Носиться-задрав-хвоста в них не очень получается, зато замечательно выходит стоять, сидеть и прохаживаться. А носиться я и в кроссовках могу. Будет у меня два образа, в одном, как говорит наш друг северный ветер, я пожертвую красотой ради удобства, а в другом - удобством ради красоты.
Но и это ещё не всё, и остальная добыча удивительно хороша. Если когда-нибудь доведётся сфотографировать - буду хвастаться лютобешено, то есть сдержанно и с достоинством (но внутри себя - прыгать и визжать от восторга).
Луна почти полная; мы все срезали лишние волосы; так что я теперь - почти лысый, а дети мои - других неорганических цветов. Чёрный же, естественно, остался чёрным, а те пять сантиметров почти незаметно на общей длине.
По всему городу цветёт глициния. Такая красота.

новости "Перелётного Чердака"

Прошлая неделя у нас была про традиционное рукоделие - Шанти написала о фансине, а я - о том, как мы в универе развлекались.

седая пелена

По парку, затянутому туманом, шла женщина и бодро распевала песню о тумане и мёртвых солдатах.
Этой женщиной была я, и страшно мне было до уссачки.

Когда за три дня до того туман пришёл в город, солнечный свет никуда не делся. Мы смотрели на высоченное здание мэрии, крыша которого терялась в жёлтом мареве, и думали: как жаль, что это не сфотографировать.
Когда за два дня до того туман плыл по воздуху полупрозрачным кальмаром, мы шутили: как будто призраки идут рядом и им до нас дела нет.
Когда за день до того мы вышли в парк ночью - я вообще ничего не узнала: туман сделался настолько плотным, что город потерялся даже и звуками. Мы шли и зырили на новые изгибы знакомых дорожек, на серную речку, которая превратилась в такую себе Ниагару, на то место, где предполагалось море - а его не было даже и слышно, - и считали себя самыми разбогатыми везуничками, пока я не сказала:
- Эх, зря не взяла с собой камеру. Знала бы - притащила бы.
Слово за слово - и вот я уже обещаю другу - за одно его "пожалуй, я готов тебя об этом попросить", - что, если туман задержится, я побегу его снимать вне зависимости от компании; да даже и одна!
Сказано - сделано.
И вот я иду в парк ночью - одна, потому что у всех остальных слишком много работы. С камерой, потому что хочу снять тот перекрёсток между отелем "Максим" и древнегреческими амфорами, с которого, кажется, можно уйти в любое место.
Я не просто хорошо знаю этот парк и вожу по нему экскурсии уже год как - я люблю все его уголки.
Я фотографирую ту часть, что с аттракционами для малышей (колесо обозрения торчит из тумана щупальцами марсианского корабля, от платана остаётся только нижняя часть, питьевой фонтанчик с Венерой кокетливо высовывает плечо из марева). Восхищаюсь получившемуся инферно - и иду в сторону Кривого дерева, думая, что вот сейчас я сниму свет над Пантеоном. Вчера он выглядел ужасно красиво - памятника почти не было видно, только жёлто-розовый столб над ним и контуры плечей гигантских солдат.
Сегодня памятника не было видно вовсе. Исчез Пантеон, как и не стоял на холме поверх старого французского кладбища. И столб над ним был плотным, как свет телепорта, и плечи солдат как-то нехорошо колебались - так, будто их там не два каменных человека. Так, будто они не совсем памятник. А точнее - совсем не.
Я как шла бодро, напевая себе про красивае картинки - так же и развернулась и почесала было к выходу.
И тут меня продрал озноб.
За моей спиной - тысячи французских солдат, погребённых во время холеры 1854 года. Говорят, что тела эксгумировали и перезахоронили - но кого это волнует сейчас, когда я - единственная живая душа на весь парк, полный народу так плотно, что, кажется, идти придётся через него? Народ, может, и неопасный - но проверять этого я совсем не хочу. А хочу я застыть на месте и тоненько визжать, уссыкаясь от страха.
До любого выхода из парка было минимум три песни. Я прочистила горло и запела:
- Туман, тууууууман - седая пелена...
Быстро идти и громко петь - невозможно, но я справлялась.
У мостика желаний песня кончилась, и ещё три шага я прошла в тишине. Доброжелательно притихшее зашевелилось снова, и я спела ещё раз первый куплет песни, лихорадочно вспоминая всё, что в детстве пел мне папа. К сожалению, в основном радостно-хулиганское, что вряд ли понравится человеку, полтора столетия пролежавшему под холмом.
К счастью, солдатские песни в нашем с папой репертуаре тоже были.
- Солнце скрылось за горою, затуманились речные перекаты... - завела я; и так увлеклась, что в какой-то момент туман завилял хвостом и побежал рядом памятью о моей покойной собаке.
Куплетов у этой песни было много, но я помнила не все, так что из парка я выходила под "ой, то не вечер" - тоже, в общем-то, солдатская песня. Всё, чего можно было уже не бояться, оставалось за спиной.
"Надо папе позвонить", - думала я, глядя на то, как лучи тумана рисуют высокий индейский шатёр над квадратной крышей Фестивально-конгрессного центра. - "Чо мы там ещё пели... Нидайбох в следующий раз глубже забреду - пригодится".