Уехав в Москву паковать все наши Вещи Трех Семей, Олька с Ваней оставили на мое попечение кота Кышу.
Олька про него рассказывала раньше, и выходило по ее словам, что кот - старый стервец; поэтому я удивилась, когда на Киевском вокзале увидела клетку, а в ней - гладко выбритую абсолютно спокойную коровку.
Всю дорогу в поезде котик Кыша молчал. Кушал, спал, перед таможней отправлялся в переноску (и не орал в ней, как наш ВИА "Трикотаж"), после таможни иногда выходил наружу, а иногда оставался спать так. От моих детей ховался, взрослым давал себя погладить. На ощупь был твердым и горячим, как всякий недавно побритый зверь. Хвост у него был особенно смешным - как у льва, с длинной кисточкой.
Хозяев котик Кыша в той поездке счел, наверное, совсем сумасшедшими людьми, променявшими пусть и небольшую, но квартиру, на тряскую гулкую клеть. Потом хозяева перевезли его в гостиницу, потом в квартиру, еще в одну - и, попав в апартаменты с гигантской гостиной и верандой размером в четыре моих, котик хозяев простил. Носился по квартире как укушенный, прятался от моих детей (когда мы в гости приходили), а ко мне приходил иногда чесаться (и был на ощупь такой же жесткий и горячий. Правда, потом приходить перестал: я явилась к ребятам с кусачками для когтей и обкорнала котика Кышу, после чего он уверился, что я все-таки, видимо, ветеринар и лучше мне на глаза не показываться.
Так что, когда впервые вместо хозяев пришла я, котик Кыша приподофигел, поел предложенного, но до общения не снизошел. На второй день после еды пришел позырить, что ему выдали вместо хозяев, и как-то незаметно оказалось, что мы лежим в обнимку на диване, один мурчит, второй чешет его за ушами, оба довольны.
И так теперь всегда. Кыша встречает меня на пороге длинным мявом; пока я разуваюсь, крутится вокруг, подставляет бока и спину и щеки, а потом несется к миске. Пока он ест, я чищу горшок - а Кыша прибегает, взмявкивает - мол, ты тут не уходишь, Я НАДЕЮСЬ?! - и бежит доедать. А потом я беру книжку и падаю на диван, а котик немедленно нарисовывается рядом. Иногда он укладывается на меня сверху и начинает топтаться передними лапами, иногда ложится рядом и протягивает голову для начесывания; пока я его глажу, он обнюхивает мое лицо, утверждается в мысли, что я неряха и помыться сама не могу, и вылизывает мне лоб и челку; я в отместку чищу ему глаза. Тогда котик Кыша решает, что я ветеринар и сбегает к миске, облизывает ее, несется ко мне с воплями "там пусто и нет никакой еды никогда!", - снова к миске, шурх-шурх языком по стенкам, - "ааааа нет еды штожеделать!" - и так несколько раз.

Потом приходит и садится у дивана, и смотрит очень внимательно: может, еда есть у меня?

Ну и потом как-то оказывается, что я уже не ветеринар, а чесатель ушей и бакенбард.
В сутках есть золотое время, когда я лежу на диване в обнимку с котом, чешу его за ушами и пишу Ольке о том, как он оброс и какой он уже на ощупь мягкий и теплый.
И все это - сыршенно легитимно.
Олька про него рассказывала раньше, и выходило по ее словам, что кот - старый стервец; поэтому я удивилась, когда на Киевском вокзале увидела клетку, а в ней - гладко выбритую абсолютно спокойную коровку.
Всю дорогу в поезде котик Кыша молчал. Кушал, спал, перед таможней отправлялся в переноску (и не орал в ней, как наш ВИА "Трикотаж"), после таможни иногда выходил наружу, а иногда оставался спать так. От моих детей ховался, взрослым давал себя погладить. На ощупь был твердым и горячим, как всякий недавно побритый зверь. Хвост у него был особенно смешным - как у льва, с длинной кисточкой.
Хозяев котик Кыша в той поездке счел, наверное, совсем сумасшедшими людьми, променявшими пусть и небольшую, но квартиру, на тряскую гулкую клеть. Потом хозяева перевезли его в гостиницу, потом в квартиру, еще в одну - и, попав в апартаменты с гигантской гостиной и верандой размером в четыре моих, котик хозяев простил. Носился по квартире как укушенный, прятался от моих детей (когда мы в гости приходили), а ко мне приходил иногда чесаться (и был на ощупь такой же жесткий и горячий. Правда, потом приходить перестал: я явилась к ребятам с кусачками для когтей и обкорнала котика Кышу, после чего он уверился, что я все-таки, видимо, ветеринар и лучше мне на глаза не показываться.
Так что, когда впервые вместо хозяев пришла я, котик Кыша приподофигел, поел предложенного, но до общения не снизошел. На второй день после еды пришел позырить, что ему выдали вместо хозяев, и как-то незаметно оказалось, что мы лежим в обнимку на диване, один мурчит, второй чешет его за ушами, оба довольны.
И так теперь всегда. Кыша встречает меня на пороге длинным мявом; пока я разуваюсь, крутится вокруг, подставляет бока и спину и щеки, а потом несется к миске. Пока он ест, я чищу горшок - а Кыша прибегает, взмявкивает - мол, ты тут не уходишь, Я НАДЕЮСЬ?! - и бежит доедать. А потом я беру книжку и падаю на диван, а котик немедленно нарисовывается рядом. Иногда он укладывается на меня сверху и начинает топтаться передними лапами, иногда ложится рядом и протягивает голову для начесывания; пока я его глажу, он обнюхивает мое лицо, утверждается в мысли, что я неряха и помыться сама не могу, и вылизывает мне лоб и челку; я в отместку чищу ему глаза. Тогда котик Кыша решает, что я ветеринар и сбегает к миске, облизывает ее, несется ко мне с воплями "там пусто и нет никакой еды никогда!", - снова к миске, шурх-шурх языком по стенкам, - "ааааа нет еды штожеделать!" - и так несколько раз.

Потом приходит и садится у дивана, и смотрит очень внимательно: может, еда есть у меня?

Ну и потом как-то оказывается, что я уже не ветеринар, а чесатель ушей и бакенбард.
В сутках есть золотое время, когда я лежу на диване в обнимку с котом, чешу его за ушами и пишу Ольке о том, как он оброс и какой он уже на ощупь мягкий и теплый.
И все это - сыршенно легитимно.