
Перечитывала свои старые посты про города - нашла тот, где мы с Серегой пили капуччино в айриш-пабе в Шереметьево, "где я сидела семь лет назад, и у меня тогда не было вообще ничего, кроме ручной клади".
И внезапно поняла, что во мне не осталось ничего от человека двенадцатилетней давности.
У того, кто двенадцать лет назад носил мое паспортное имя, все было иначе.
У него не было моего мировоззрения - на этом месте росло нечто совсем другое. У этого нечта были четкие правила, четкая иерархия, отсекающая все непригодное. Тот человек был сектантом в самом сладчайшем смысле этого слова.
У него не было моего самоощущения - я счастливый и легкий, и мне всегда есть чем заняться, - вместо этого он вечно чувствовал себя несчастным и виноватым, постоянно жалел себя и всех вокруг. Он вообще любил жалеть и сожалеть.
У него не было моего умения забывать. Он постоянно прокручивал в голове мелкие неприятности, пока они не заслоняли собой все вообще, и тогда мучался от собственной нелепости. Сейчас я иногда вспоминаю, как на пустом месте нахамила Тигре или как выпросила у нее кроссовки, и меня накрывает мучительным стыдом; а как же тяжело было жить тому человеку, который постоянно так себя чувствовал.
У него не было ни одного кота - как это возможно? - он не понимал и не любил кошек; у него была собака и очень собачий настрой.
У него не было семьи, но он так умел верить нее, что у меня все получилось.
Его отношения с родителями были бесконечным источником эмоций; я доооооолго разбирала этот фонтан.
Он совершенно не был обаятельным, но ужасно любил нравиться и готов был сделать что угодно, лишь бы его любили. Я сейчас обаятельна за нас двоих.
Он не был знаком ни с кем из моих сейчашних друзей. Я знаю его тогдашних, но мы только приятельствуем. Из близких ему людей у меня осталась только Юлька.
Он ценил в мужчинах совсем другие черты характера. Он восхищался совсем другими женщинами, вообще совсем другими людьми.
Он не позволял себе трахаться с женщинами, думая, что это грех, а жрать ночами считал совершенно нормальным.
У него была другая манера ходить, двигаться, держаться, одеваться, краситься, причесываться; у него была мечта побриться налысо, но он не мог себе этого позволить. Он считал себя очень некрасивым и очень красивым одновременно - он вообще одновременно чувствовал "весь мир недостоин меня" и "я не достойна ничего хорошего", при этом не особенно знал себя и мир, и не особенно стремился.
У него не было ни единой европы, он считал Москву лучшим городом мира, в котором рано или поздно будет золотой век.
Он собирался умереть в начале двухтысячных - и да, у него получилось.
От этого человека остались фотографии, рабочие тетради, гитара и две рубашки, сшитые Юлькой - собственно, только поэтому я их до сих пор храню в шкафу, хотя носить не буду, скорее всего, уже никогда.
Бедная девочка двенадцатилетней давности, сколькому она меня научила. И она всегда знала - за нас двоих: я сильная, у меня все получится, - хотя недоумевала, как вообще у нее может что-то получиться, и что для этого должно произойти.
У этой девочки была моя интуиция: она вырастила меня в себе, чтобы я родила Дашку, сошлась с Серегой и встретилась со Стрейнджером.
И у меня нифига не получилось бы, если бы не он.
Очень, очень интересно, что через десять-двенадцать лет останется от меня нынешней.
Дорогая, ты говоришь, у нас все получилось - я слышу, хотя совершенно не понимаю, как ты это сделала.